- А если я тебе честно-пречестно признаюсь, что ни о чем конкретном я говорить не собирался, поверишь ли? - Себастьян изогнул бровь, усмехаясь. - Вот и я думаю, что не поверишь, однако это чистая правда, и если тебе так больше нравится, то можешь считать, что меня действительно ностальгия мучает.
Поразмыслив, Микаэлис пришел к выводу, который занял его на несколько непродолжительных минут. Такое же ощущение у него, кажется, было, когда он прочитал первые четыре страницы "Сестры Керри" из излюбленного в юности Драйзера и понял, что в конце девушка не только два раза бросит своих искренно любящих кавалеров, но и наживется на этом.
- Я понимаю, что утро может показаться тебе безнадежно загубленным, поскольку оно совершенно бесцельно потрачено, но, если для тебя так важна цель, то я могу смело предложить тебе такую формулировку "Порадовать старого друга видом своей физиономии - это тоже занятие". К слову, ты идеально с ним справляешься.
Улыбнувшись, он отпил ещё кофе из чашки. Интересующий вопрос всплыл сам по себе, а больше никаких вариантов не было, поэтому...
- Нет, все-таки тебе невероятно скучно, и я тебя достал. - Заявил он это, почти искренне обидевшись, почти искренне. Даже губы поджал, чего даже те, на кого он действительно обижался, никогда не видели.
Себастьян вспорхнул со стола и оказался прямо за спиной Спирса, ехидно улыбаясь и неожиданно даже для себя, ероша идеально уложенные волосы Уильяма. Это, пожалуй, все, на что хватило его храбрости, поэтому, все так же улыбаясь, Микаэлис резво вернулся в свое кресло.
- Вот теперь совершенно другое дело, и сразу тебя предупреждаю, что расчески у меня нет, вопреки всем мыслимым и немыслимым представлениям моих студентом обо мне.
Едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться - уж настолько был непривычен вид, мягко говоря, растерянного Уильяма Ти Спирса - Себастьян чувствовал себя совершенно счастливым идиотом, словно бы снова вернулся в студенческие годы, когда вот такое вот издевательство было едва ли не нормой.

- Не пытайся поправить, бога ради, так лучше, - совершенно серьезно заметил Себастьян, склонив голову набок.
Так на самом деле было лучше. По крайней мере для него самого. Да, эгоистом он себя признал без дополнительных уговоров, но это все же было лучше. По крайней мере вспоминать времена, когда не было ни кабинета декана, ни кафедры, ни дела Бейонда, ни даже мелкой работы, было куда проще, чем мириться с тем, что все это было.
За то время, пока Уильям приходил в себя и пытался хоть как-то худо-бедно привести в порядок свою голову (это гиблое дело он почти сразу забросил), Микаэлис усиленно собирал остатки своего самообладания. Вообще, идея все бросить, уйти из университета, уехать из города, хоть что-нибудь сделать, чтобы не просиживать в преподавательском кресле всю свою жизнь, у него уже была. Не самая оригинальная идея, к слову.
  - А что, студенты считают тебя вечно прилизанным педантом? - поинтересовался Уилл, как Себастяну показалось, ехидно.
  - Если и считают, то это их проблемы, просто был случай с одной из студенток... вот не надо на меня так смотреть и брови изгибать, мне хватило расфуфыренных девиц и во времена моего студенчества. Так вот, однажды Генри, Генриетта, то есть, пришла в университет в столь короткой юбке, что реакция мужской половины аудитории, думаю, тебе понятна. В столовой какая-то мисс очень неосторожно несла свой поднос и "совершенно случайно" облила Генри водой. Шуму было много, как ты понимаешь, они даже подрались, а помимо меня в столовой была только мадам Дьюрре. Девочек мы разняли с горем пополам, но на Генри было жалко смотреть - пуговицы от блузки отлетели, тушь потекла, юбка смялась в широкий пояс, а на голове был сущий ужас. Вторая-то отделалась легкой царапиной, а вот с мисс де Руа нам, мне на самом деле, пришлось повозиться знатно. Вот на этом же самом, кстати, месте она сидела и заливалась слезами. Потом более-менее успокоилась, даже чашку крепкого чая выпросила, а у меня такого не водится - пришлось изгаляться и искать. Нитки и иголка у меня в принципе всегда в столе лежат, потому что нрав моих пуговиц оставляет желать лучшего, косметичка у Генриетты была, а вот с волосами была настоящая проблема: с утра она их фиксировала таким количеством лака, что после встречи этой химической дряни с водой произошла не то чтобы ядерная реакция, но смотреть, честно, было больно. Ну, расческу-то мы, благо, нашли, то ли она у меня была, то ли ещё где, но нашли, а потом полтора часа занимались тем, что приводили это безобразие в божеский вид. Я бы оставил её на подруг, но, сам понимаешь, после эффектного появления таковых просто не осталось, вот и пришлось. Она даже не сразу сумела пришить пуговицы, ну а станет она снимать кофту перед профессором? Сначала наотрез отказывалась, потом поняла, что не сможет так домой пойти - было тепло, и ни о каких пиджаках даже речи не шло, ну и мне её пришлось уведомить на свой счет. С тех пор меня, вроде, до сих пор называют... - он сделал вид, что отчаянно вспоминает точную формулировку, хотя на самом деле, конечно же, стушевался, - из того, что довелось слышать мне лично - "Пи***ас с расческой". Генри им ничего не говорила, конечно же, но не обремененные интеллектом расфуфыренные девицы молчать все равно не стали. сделали выводы на основании того, что видели и вот...
Себастьян развел руками.
  - А о своей внешности я забочусь не больше, чем ты. Я точно так же люблю, когда выгляжу опрятно, и этого мне порой совершенно достаточно. Расчески у меня, кстати, ни до этого случая, ни после так и не появилось, так что зря грешат, - подытожил он с усмешкой, допивая остывший кофе.

Себастьян убедился, что его не станут закидывать помидорами, из чего сделал вывод о том, что мало-мальски и худо-бедно, а рассказывать он все же умеет. Однако, вопреки ожиданиям собеседника, не стал тянуть клубок памяти дальше, вспоминая различные курьезы из своей скучной на деле преподавательской жизни. Потому что это, черт возьми, возвращало его все к той же стене, на которой были выгравированы большими буквами слова "Все это было с тобой". Препротивное, к слову, ощущение. Хуже, чем первые пять минут после кошмара.
- Любят. Особо умные их даже сочиняют. Да, знаешь, очень даже неплохо сочиняют, - насмешливо заметил Микаэлис, стараясь как можно скорее вынырнуть из своего омута воспоминаний. Впервые за долгое время он подумал, что нежелание его носа воспринимать запах сигаретного дыма значительно усложняет ему жизнь. Обычно это должно было успокоить, но на смену невозможности исполнения заветной мечты пришло осознание того, что можно обойтись и простым завтраком. Он ведь с утра ничего кроме кофе не пил и не ел. А времени уже было достаточно много, да и Уилл вряд ли был существом, способным добровольно не есть на протяжении n-ного количества времени. Это было хорошим объяснением. лучше, чем предположение о удушающих лапах ностальгии.
Вот и упоминание о расческе на этот раз его скорее позабавило.
  - Нет, за расческу было обидно. Но не потому, как именно они за глаза меня любят называть, а потому, что у меня действительно нет здесь расчески, и ни один так и не потрудился мне её принести! - расплывшись в улыбке, заключил Себастьян, поднимаясь из кресла.
  - У меня есть к тебе гениальное в сущности предложение, от которого ты вряд ли в здравом уме и твердой памяти откажешься. Пары у меня начнутся через полтора часа, а до этого времени мне бы хотелось что-нибудь успеть съесть. Составишь компанию?
Он спешно перекинул пальто через руку. На улице уже становилось заметно теплее, судя по выбежавшим покурить в одних рубашках студентам, но не стоило тешить себя глупыми надеждами.
  - Здесь в паре сотен метров есть неплохая забегаловка. Не высший класс, но кормят там прилично, студентов в это время почти нет и окна на солнечную сторону. И там нет музыки, это всегда большой плюс.
Торопливо рассовывая мелочи вроде телефона и ключей по карманам, Микаэлис поглядывал на Уилла, ожидая ответа. Заранее его. впрочем, зная.

Себастьян фыркнул, звеня ключами в замке.
  - Вот уж не думал, что рассказы из моей преподавательской практики окажут на тебя такой сильно впечатление, что ты сумеешь подумать, будто я за эти пять лет так уж и сумел измениться. И нет, подобных субъектов там попросту не держат, потому что главный плюс этого заведения - отсутствие алкоголя и строжайший запрет на курение в зале. Именно поэтому даже я со своим режимом питания "абы как, да абы где" уже стал их постоянным клиентом.
Пройдя по пустому сейчас, во время лекции, коридору, Микаэлис умудрился поймать пару оболтусов, прогуливающих занятия, отправил их в аудиторию, а потом ещё и обещал вызвать к себе в кабинет. Времени это не отняло, и Уильям, судя по выражению его лица, даже не особенно заскучал. "Если бы его лицо вообще могло хоть что-то выражать," - хмыкнул Себастьян про себя и пошел дальше.
На крыльце он даже не подумал себя ругать за излишнюю осторожность, хотя солнце действительно грело, словно в середине августа. Зато уже появился легкий ветер, да и пальто совсем легкое, так что тут уж бессмысленно себя в чем-то упрекать. А вообще, может статься, что у него сегодня отменят пары и вовсе - большая половина третьего курса до сих пор где-то отдыхает, а староста четвертого предупредил, что у них очередной конкурс, в котором обязательно должны участвовать самые активные. Прочие на четвертом курсе предпочитали не появляться вообще, а сидеть и ждать чуда - дело нехитрое, но до ужаса скучное.
Почувствовав пронизывающий теплый порыв ветра, Себастьян мечтательно улыбнулся и прикрыл глаза. Осень совершенно точно выдалась прекрасная.

Они пришли, как он и обещал, за пять минут. Небольшое с виду заведение уходило далеко вглубь светло-желтыми стенами и светло-зеленой с узором плиткой на полу. Дизайнер как мог, старался сделать цветовую гамму приятной, но все же ярко-зеленые стулья вокруг множества маленьких кремового цвета столов были слишком ярким пятном на его репутации. Себастьян выбрал столик в тени, но ближе к окнам, чтобы иметь возможность оставаться незамеченным и все видеть.
  - Если пообещаешь заходить хотя бы раз в полгода - заведу. Даже подпишу и буду протирать каждый месяц от пыли, - съехидничал Микаэлис, рукой подзывая официанку, которая заболталась со своим напарником. Он сам только сейчас заметил, что из посетителей сегодня только они, серьезного вида женщина, лет тридцати, которая сидела в другом конце зала, те самые официанты и неприметный сперва пожилого возраста мужчина, по внешнему виду которого можно было сразу понять о его профессии: перепачканные в краске руки и одежда, черный берет, сам он худощав и в своих движениях небрежен - этих признаков хватило бы и слепому, чтобы распознать в незнакомце художника. Остальной зал был пуст, а подоспевшая официантка на удивление мрачна.
  - Доброе утро, Мари, - улыбнулся Себастьян, забирая из рук блондинки меню и протягивая второй экземпляр Уильяму. - Что-то у вас сегодня как-то пасмурно. Неужели что-то случилось?
  - Доброе ли, Себастьян? - произнесла девушка как-то уж совсем тускло, но тут же исправилась: - Впрочем, вы правы, не дело это - хворать противной тоской. Bienvenue, месье, - улыбнулась она теперь уже Спирсу.
- Ах, тоска, - понимающе улыбнулся ей Микаэлис. - Ничего, это пройдет, а вы держите нос выше. Мне чашку эспрессо, "Цезарь" и хватит пока.
Протянув девушке меню, Себастьян повернулся к Уильяму. То же сделала и сама Мари.
  - Поскольку вы у нас впервые, напитки за счет заведения. Что будете заказывать?
Теперь она едва ли не сияла, отчаянно подражая солнцу за окном, даже разрумянилась.

Микаэлис усмехнулся.
  - Я не гурман, ты сам знаешь. Но закажи десерт. Там, конечно, есть сахар, но оно того стоит, поверь.
В самом деле вопрос был странным. Ну вот какой из него, спрашивается, ценитель? Да он едва ли отличит рисовую кашу от овсянки, что уж говорить о прочем. Его стихия - кофе и ничего более. Все остальные рецепты укладывались в рамки разумного и необходимого организму. Есть Себастьян никогда не любил, не ел, конечно, откровенную гадость, но сам процесс не любил. Скорее за то, что это был один из животных инстинктов, а человек в его понимании должен максимально от этих инстинктов отойти. И мало ли, что без еды он сам может не прожить, что одной-единственной энергией света надолго не пресытишься. Мало ли что говорят! Есть он все равно не любил.
Убедившись, что Уильям не оценил его предложения, Себастьян хмыкнул и улыбнулся Мари.
  - Пока этого хватит, но я обязательно уговорю месье на пирог с черносливом.
Только ради улыбки девушки и перекошенного после выражения лица Спирса следовало это сказать.
  - Не переживай, - улыбнулся Микаэлис, когда девушка уже скрылась за дверью кухни, - заставлять тебя его есть я не собираюсь, но девочке действительно паршиво, пусть лучше улыбается. Я знаю её и Джейми достаточно, чтобы отличить обыкновенный приступ необъяснимой грусти от настоящего взгляда человека, который уверен, что потерял что-то ценное. Ну, зная, что их бабушка болела в последнее время, могу сделать один очевидный вывод.
Он замолчал, увидев официантку, спешно приближающуюся к ним с подносом в руках.
  - Подыграй мне, - шепнул Себастьян, подмигнув собеседнику и тут же вновь улыбаясь девушке.

Себастьян наслаждался ситуацией. Он ощущал что-то сродни сочувствия к ребятам, которые с рождения были лишены матери, а потом и вовсе отданы в детский дом. Их оттуда, конечно, забрали, но свой отпечаток детский дом навсегда оставил - Мари и Джейми с тех пор всегда держатся обособленно от других и почти всегда вместе. Забрала их тогда бабушка, которая и воспитывала их позднее. Себастьян видел их в этом кафе, когда ребятам было по шестнадцать, ему самому тогда очень нравился Джейми, но отчего-то общались они больше с Мари.
- Можешь считать, что я просто очень рад видеть тебя, что на самом деле недалеко от истины. Если уж тебе подноготная моего настроения нужна, то придется слушать долгие лирические повести о погоде, которая идеальна, о том, как радостно видеть знакомые физиономии после всего этого ужаса со студентами, после Нью-Йорка, потом я обязательно вспомню, какой у них вкусный кофе и жутко расстроюсь, когда мне принесут пирог с черносливом, вместо обжигающего стаканчика с зеленым логотипом. - Себастьян откинулся на спинку стула и улыбнулся, переведя взгляд на Уильяма. - Оно тебе надо?
Оставив вопрос риторическим, Микаэлис сложил руки на груди. Колокольчик на двери жалобно звякнул и замолк, в кафе зашла немолодая женщина в темно-вишневом брючном костюме. Она несколько секунд озиралась, а потом подошла к художнику. Себастьян удивленно изогнул бровь. "Куда художнику такие барышни? Муза что ли? Или дочь..." Впрочем, свое мнение он переменил довольно быстро, едва увидев, как женщина кладет свою руку на руку художника и с какой мольбой смотрит в глаза. "Давно не видел столь профессионального вымогательства," - усмехнулся про себя Микаэлис, кивая удивленному его поведением - насколько Спирс вообще мог казаться удивленным - на странного вида парочку. Те, казалось, никого не замечали вообще, потому что на прошедшую мимо них с подносом в руках Мари не обратили никакого внимания. Девушка покосилась на них, улыбнулась и подошла к Себастьяну с Уиллом, тут же аккуратно, с присущей ей кошачьей грацией, расставляя тарелки.
- Она его жена, - пояснила девушка в полголоса Себастьяну, который казался куда более озадаченным. - Они так часто ссорятся из-за его творчества, но всегда мирятся. Не могут люди друг без друга и все тут.
Мари задержала на паре взгляд, улыбнулась чему-то своему и пожелала приятного аппетита мужчинам, возвращаясь за стойку.

- Спасибо, милая, - кивнул Себастьян девушке напоследок, но на свой обед сразу не накинулся. Его все ещё интересовала эта пара. Муж и жена, значит? Странно, донельзя интересно. Я не мог перепутать, она не молода, конечно, но разница существенна. Так почему? Очередной акт самопожертвования или желание пожить хорошо последние двадцать-тридцать лет? А он очевидно богат. Надеялся обмануть всех грязной одеждой и небрежностью, а вот дорогие часы не снял. Странный народ эти художники. Удивительный, но странный.
Удовлетворившись своими умозаключениями, Микаэлис улыбнулся и отпил кофе из чашки.
- Ты разве не знаешь, что в защиту Бездея в Нью-Йорке выступал я? - удивился он. Однако, обрадовавшись факту, что есть его не заставят, Себастьян быстро схватил тему за хвост. - Университетом тогда для меня ещё и не пахло. По его окончании я болтался везде, где мог, болтался по Франции, Англии, потом дошел и до Америки. Адвокатствовал, как любила говорить Джин. Джин была моим секретарем и занималась всей документацией, освобождая меня для исключительного вытаскивания чужих задниц из их проблем. Чудесная девушка, истинная американка, патриотка и курильщица, каких свет ещё не видывал. Она дымила... Хм. Забыл сравнение. Ах, точно. Как паровоз, вот. Дымила как паровоз. - Он усмехнулся. - Но специалист в своем деле, что мне и требовалось. Как только я напутешествовался вдоволь и принял решение, что беру три последних дела и ухожу, ко мне принесли папку с делом Бейонда. Я дословно помню каждое его убийство, помню, сколько раз он убил, зарезав, сколько раз он стрелял, сколько раз он купался в чужой крови - я помню все случаи, за которые ему должны были дать пожизненное в колонии строгого режима, а некоторые хотели попросту пристрелить. Парень знал, кто попросил меня помочь, знал, что если его освободят условно, то жить он будет не дольше двух часов. Он вообще был очень и очень странным, но я его понял. Я не знаю, почему, знаю, что он не сумел подчинить меня, но я его понял тогда. Он сидел весь иссохший, исхудавший, страшный, больной. Его держали в камере, не желая дать делу закончиться, потому что знали, что с ним происходит там. - Микаэлис говорил самозабвенно, погружался в пучину воспоминаний, не мог остановиться. - Я могу рассказать тебе, как его насиловали - комплекцией парень не вышел, могу рассказать, как крысы отказывались есть то, что давали ему, могу рассказать, как он метался по кровати, потому что ему кололи какую-то несусветную дрянь, которая стимулировала его воображение, но не буду. Меня это тогда не задело, меня поразило то. что он находил обрывки бумаги и какие-то угольки, ручки - не знаю, что он использовал, но он писал. Он умирал там, я видел это, но он умирал не от унижений, боли и голода, а потому что понял, что он делал всю жизнь. Мазохистом он не был, нет, но все эти испытания принимал как дар Божий. И он писал, очень много писал. В редкие мои посещения я оставлял ему по несколько пачек бумаги и ручки, а, возвращаясь, получал всю эту кипу, исписанную с обеих сторон мелким убористым почерком. И то не сразу. Он рассказал мне обо всем, только когда понял, что болен. Признался. Без слез и сожаления, но я чувствовал, как сильно было его желание жить. Я не знаю, как мне удалось сначала оградить его от моих клиентов, потом от правительства. Через какие-то якобы психиатрические клиники я проводил его в безопасное место, а в деле числится лишь дата его смерти. После этого я зарекся на свое адвокатство и вернулся сюда, пришел к Роше. С тех пор и кручусь вокруг малолеток.
Себастьян допил кофе из своей кружки.
- Вообще, - начал он так, словно и не было этой истории только что полушепотом, говорил радостно и так же легко, как и десять минут назад, - ты должен был об этом слышать. Ты только не говори, что парень жив, пожалуйста. Он свое уже отстрадал сполна. И продолжает, между прочим.
Микаэлис вздохнул и улыбнулся.

Себастьян ликовал. Видимо, с этого и надо было начинать - наблюдать за заинтересованной физиономией друга было куда приятнее, нежели за светским мраморным выражение лица - едва ли не посмертной маской. Зато теперь я точно знаю, чем вас, уважаемый господин, заинтересовать. Благо, историй за эти годы скопилось немало разных, - хмыкнул про себя Микаэлис и улыбнулся собеседнику.
- Да я и не спорю с тобой, такая жизнь хуже смерти, да и не жизнь вовсе - существование. Но Бейонд, не поверишь, после всего, что натворил, желал лишь искупления грехов и нормальной жизни. Нет, он, конечно, не побежал в церковь, бежать он, грубо говоря, вообще не мог, даже священника не звал. Просто все эти его мемуары - своего рода избавление, потому и пишет, как бы тяжко не было. А вообще, он здоров, насколько это возможно. Сначала, когда я только перевез его из последней клиники, он на скелет походил, но за пару лет очень даже неплохо освоился. Он, к слову, превосходно готовит. Это было одним из этапов его терапии - физически-то он здоров, вернул прежнюю форму, даже осанку выправил и ту, но психика нестабильна, и тут, как ни крути, таблетками и пилюлями не поможешь. Я долго мотался по разным врачам и пытался хоть как-то облегчить ему существование - парня так и тянуло убивать, не легко избавить от прежней привычки. Собственно, теперь он готовит. Страсть все та же, охота за качеством, само собой, но тут уж его никто не попрекнет - ест каждый. И ему удобно - три раза в день убивал - три раза в день готовит кушать, с превеликим удовольствием занимается любимым делом и охотится за новыми рецептами. - Себастьян сложил руки на груди и вздохнул задумчиво. - Нет, Уильям, электрически стул ему сейчас не нужен. Поначалу тяжело было, да, но он видел, что не все в жизни потеряно, что он ещё может что-то исправить - вот тут я честно потратил почти год - и он тянется, он сам вытаскивает себя за шиворот из всей этой грязи. Начал жизнь с чистого листа. Не каждому дано, но, видит Бог, я старался и помогал, как мог.
Он пожал плечами и посмотрел на подошедшую к ним Мари, которая держала в руках пирог с черносливом, круглый, из нежного теста, с таящим на языке джемом и плетеной корзинкой узора поверх.
- Милая, ты меня намеренно балуешь, - улыбнулся Себастьян девушке, которая умело отрезала кусочек пирога и перемещала его с помощью лопаточки на блюдце.
- Ну а как же, - добродушно усмехнулась та и поспешила удалиться, чтобы не мешать несомненно важной на её взгляд беседе. Мари вообще казалось, что люди, одевшие хотя бы даже галстук - несомненно важные персоны, а потому мешать им ни в коем случае нельзя. Себастьян был приятным исключением, тем не менее, подтверждающим правило.
Микаэлис улыбнулся и принялся за свой кусок пирога, увлеченно стараясь распробовать каждый ингредиент и предоставляю Уильяму возможность спокойно поесть без заунывного дребезжания чужого голоса над ухом.

Половины пирога совершенно невообразимым образом на тарелке уже не было, хотя Себастьян был на сто семнадцать с четвертью процентов уверен, что Уильям к нему не прикасался. Из этого можно было вывести простой и логичный вывод: это он сам съел непомерное количество калорий и даже не обратил на это внимания. Не ради фигуры заметил, а просто потому, что факт казался обидным. Микаэлис уже около двух с половиной лет пытался привить себе чувство вкуса, научиться едой наслаждаться, а не удовлетворять минимальным потребностям организма. Пока эффект распространялся только лишь на кофе и, как оказалось, этот самый пирог. В волшебстве ли рук повара, в наличии хорошей компании или ещё в чем заключалось дело, он не понимал, но порой ему удавалось настолько тонко прочувствовать все ингредиенты, каждую составляющую и почувствовать всю картину в целом, что это можно было бы назвать гурманством. С одним большим "но" - получалось не всегда, кране редко на самом деле. Вот и сейчас не получилось, и это, конечно же, не могло не расстраивать. Ситуацию сгладил вовремя отпустивший из рук вилку Спирс.
- Ты ведь знаешь, что у каждого правила есть свое исключение, - Себастьян улыбнулся и вздохнул, подбирая слова для понятного обоим ответа ответа. - Скажем так, у меня есть основания считать, что он действительно изменился с тех пор. Не буду вдаваться в подробности психоаналитики, оно ни к чему, а мне лень все подробно объяснять, но суть в том, что мне удалось добиться не только нормального для него существования, но и удалось помочь ему нормально существовать. Первое время он был буквально привязан ко мне, впрочем, скорее я был привязан к его кровати - парень едва-едва восстанавливался после тщательной "терапии" наших тюрем и судебных приставов. У меня сложилось такое ощущение, что все считают своим долгом наказать того, кто причинил страдания другим. Я не пытаюсь сказать, что он не заслужил наказания, по правде говоря, я бы оставил его и дальше гнить за решеткой, вот только там было бы проще. Много проще.
Немного помолчав и подумав, он продолжил.
- Понимаешь, когда я ознакомился с материалами дела, которое мне дали, я, положа руку на сердце, готов был извиниться и отказаться, если бы не поговорил с Бездеем лично. Большинство подобных ему ребят - просто психи, которых, как ты правильно сказал, проще поставить к стенке и расстрелять. И я процентов на семьдесят уверен, что это решение окажется истинно верным. Однако же этот парень таким не был. У него не было психических отклонений, разрушений мозга, необратимых психических последствий какой-либо травмы и прочего. Он был абсолютно здоров. Просто хобби у человека такое - убивать других, подобных себе, тварей. Ничего, собственно, необычного. Сколько раз мы желали смерти своим врагам? Просто он оказался решительнее многих и отомстил сполна. Потом понял, что ему это нравится, и убивал. Не за просто так убивал, кстати. Я в те времена ужасался цифрам, которые видел на его тайных банковских счетах. Это были просто какие-то астрономические суммы. И тем не менее они были, до сих пор есть. Он не транжира, наоборот как крыс все подгребает лапами под себя.
В общем, безбедное будущее он себе обеспечил, а когда его остановили, понял, что не об этом мечтал. Естественно, было поздно.
Но я тебе тут не о трагедиях человеческой жизни рассказываю, поэтому этот момент можно и опустить.
Собственно, я уверен в нем на все сто с лишним процентов потому, что сам воспитывал. Как ребенка, если хочешь. Выходил после всей этой передряги, каким-то навыкам его пришлось заново обучать. Радует, что он по-прежнему очень умен, но жутко замкнут. Впрочем, в его положении это даже хорошо. Я уверен в нем, Уилл, потому что сам переучивал его жить заново. И уже полтора года я продолжаю наблюдать результат своих стараний. Это другой человек, своеобразный, странноватый, но совершенно другой. Он даже внешне очень изменился.